Глава XI
"ОРГАНОН". 1810

"Органон рационального искусства исцеления", или, как он назывался во втором и последующих изданиях, "Органон искусства исцеления", представлен в виде параграфов по образцу юридического кодекса¹. Более того, параграфы "Органона" написаны устрашающе кратко как юридические параграфы, которые, несмотря на свой недвусмысленный и последовательный характер, едва ли возможно понять без подробных комментариев. Многие авторитетные умы разъяснили их и обнаружили в них глубокий смысл или глупость, в зависимости от собственной оценки.

И все же каждый понимает намерения автора немедленно, лишь прочитает несколько первых предложений. Существует мало книг, которые окунают в глубины своей сути с такой непосредственностью, как эти предложения:

До настоящего времени никто никогда не лечил болезни человечества методами, коренящимися в природе и опыте, лечение шло только в согласии с произвольными концепциями медицины, среди которых мы также находим паллиативное правило Contraria contrariis. Истинный, настоящий метод исцеления должен быть найден в противоположном утверждении. Его следует сформулировать так: для достижения мягкого, быстрого, определенного и постоянного излечения при каждой болезни выбирайте лекарство, которое может само по себе вызывать болезнь, подобную той, для которой ищется лекарство (similia similibus curantur)! До настоящего времени никто никогда даже не предлагал этот гомеопатический способ лечения, никто не применял его на практике.

Во втором параграфе гомеопатического "юридического кодекса" говорится языком искреннего призыва, словно в его уверенных определениях читателей призывают раз и навсегда отказаться от человеческого греха, постоянно осуждаемого и все же постоянно совершаемого:

Безупречное лечение — это быстрое, мягкое и необратимое восстановление здоровья, или удаление и уничтожение болезни самым коротким, безопасным и самым безвредным образом на основе легко понятных принципов.

Это наставление всегда должно находиться на письменном столе врача, и читать его он должен каждый раз, когда окунает перо в чернильницу, чтобы начать работу с механизмами человеческого тела "на основе легко понятных принципов".

В пятом параграфе "Органона" мы добираемся до одного из самых дерзких и содержательных утверждений гомеопатической системы, которое стало жертвой целого ряда неверных толкований со стороны как приверженцев, так и противников. В нем Ганеман формулирует и защищает элементарную антитезу к медицинскому лечению, проводимому "школьной" медициной:

Легко понять, что каждое расстройство здоровья вносит некоторые изменения во внутренность человеческого организма. Но наше понимание позволяет нам формировать только смутное и расплывчатое представление об этом изменении на основе изучения болезненных симптомов. Непосредственную сущность нельзя обнаружить, и у нас нет никаких определенных средств для ее раскрытия.

Великий подвиг Ганемана — его отказ следовать за медициной по диагностическому лабиринту. Путаница из существовавших в тот момент гипотез дает историческое объяснение и обоснование принятой им позиции. Но был бы он неправ сегодня?

"Школьный" врач лечит предполагаемую причину болезни. Ганеман считал, что первоначальную причину болезни выяснить невозможно, и лечил только ее распознаваемые проявления, то есть симптомы. Это коренным образом отличается от "симптоматического" лечения, согласующегося с концепциями "школьной" медицины (наркотические вещества при боли, кислоты при недостатке кислот), и только самая поверхностная критика может коснуться этого метода. Более того, учение Ганемана ни в коем случае не совпадает с полным отказом от патологоанатомической, или физиологической, науки, как утверждают некоторые. Это несомненно, ибо Ганеман постоянно и с достаточной ясностью повторяет свое утверждение, что он не намерен уничтожить индивидуальный симптом — это был бы грубый эмпиризм и путь одиозной аллопатии, Contraria contrariis. Напротив, он стремится устранить всю совокупность симптомов. Она включает "изменения в состоянии здоровья тела и ума (болезненные явления, симптомы), которые могут быть восприняты извне с помощью чувств". Ганеман полагает, что внимание следует уделить только отклонениям от прежнего состояния здоровья нынешнего больного, которые ощущаются самим пациентом, отмечаются окружающими его лицами и наблюдаются со стороны после приема лекарства. Тогда можно с уверенностью сказать, что правильное лекарство — такое, после приема которого можно наблюдать проявления, наиболее сходные с проявлениями болезни, которую врач лечит.

Болезнь, искусственно вызванная лекарством, должна быть сильнее естественной болезни:

Более слабая динамическая болезнь постепенно угасает в живом организме из-за более сильной, то есть она излечивается.

Затем "Органоне" Ганеман переходит к практическим проблемам, стоящим перед врачом, и устанавливает три положения, которыми должно быть ограничено "дело исцеления":

1. Как врач устанавливает, чтó ему нужно знать, чтобы он мог вылечить болезнь?
2. Как получить знания об инструментах, адаптированных к излечению естественного заболевания, патогенетических свойствах лекарства?
3. Как наиболее целесообразно использовать искусственные болезнетворные потенции (лекарства)?

Затем Ганеман начинает яростную атаку на обобщенную классификацию, которая находит свое выражение в названиях болезней в учебниках. "Совершенно определенно, — возражает он (в § 83 "Органона"), — что название болезни не делает никакого вклада в ее лечение". По этому вопросу он делает уступки только в случае инфекционных заболеваний, которые "возникают из-за специфического хронического миазма", и он признаёт, что" каждому из них возможно дать свое имя и попытаться ввести как правило хорошо разработанный метод излечения для каждого из них". Однако даже в этих кажущихся исключениях он твердо придерживается своего убеждения, что "никакое реальное лечение каждого случая болезни не может происходить без строгого специфического лечения (индивидуализации)". Далее он уточняет: "Если, однако, иногда считается обязательным использовать названия болезней... мы должны использовать их только как коллективные названия и говорить, например, что у пациента разновидность пляски св. Витта. Но мы никогда не должны говорить, что у него пляска св. Витта". Потому что, как добавляет Ганеман, "неисчислимо большое количество болезней тела и души настолько сильно отличаются друг от друга, что каждая проявляется в каждом случае как иная, новая болезнь, которой никогда прежде не было в мире: настолько они разные, что каждый пациент страдает от своей собственной безымянной болезни, которая никогда не происходила, за исключением данного случая, у этого лица и в этих обстоятельствах и никогда не может появиться в мире в точности таким же образом".

Это последнее предложение из § 87 "Органона" является, пожалуй, самым важным пунктом в великой работе Ганемана. Он провозглашает эпоху новых медицинских взглядов, которые можно назвать "уважением к личности пациента". Их постоянная верность не может быть лучше выражена, чем это сделал в 1931 году один из величайших клинических специалистов Германии Людольф Крель: "Каждый случай болезни является новым событием в записях Природы и никогда не встречался раньше". В следующих параграфах "Органона" показана страстная добросовестность, с которой Ганеман изучал анамнез, то есть предшествовавшую историю болезни, и то большое значение, которое он придавал мельчайшему пустяку, особенно в связи с физическими ощущениями пациента (которым в те дни приписывалось очень малое значение):

Пациент подробно излагает историю своих страданий, окружающие его люди сообщают об его жалобах, его поведении, о том, что они заметили относительно его; врач видит, слышит и замечает с помощью остальных своих чувств, что измененного и необычного появилось в характере пациента. Он аккуратно записывает все, что пациент и его друзья рассказали ему, в тех же выражениях, которые они использовали. Без комментариев и, если возможно, не перебивая, он позволяет рассказать про все, что они наблюдали... Когда рассказчики закончили то, что хотели рассказать сами... врач затем возвращается к тому или иному конкретному симптому и выпытывает более подробные сведения следующим образом: он читает сообщения о симптомах одно за другим, как они были сделаны, и по каждому из них задает частные вопросы. Он спрашивает, например, когда появился этот симптом: до того, как пациент принял лекарство, которое до сих пор употребляет, во время приема лекарства или только через несколько дней после прекращения приема лекарства? Что за боль, какие в точности ощущения в этом месте? Где в точности это место? Боль возникает во время приступов или сама по себе, в разное время? Она продолжительная, без перерывов? Сколько она длится? В какое время дня или ночи, в какой части тела она самая сильная или когда и где она полностью прекращается? Какова точная природа того или этого симптома или упомянутых обстоятельств, о которых говорилось простыми словами? Так врач получает более точную информацию относительно каждой частной детали, но он никогда не оформляет свои вопросы так, чтобы это подсказывало ответ его пациентам... Когда пациент (так как именно его ощущениям мы должны особенно доверять, за исключением случая притворной болезни)... добровольно детально дополнил нужные врачу сведения... врач может задать более специфические и более точные вопросы.

Далее в примечании приводится значительное число примеров задаваемых вопросов. Относясь с равной скрупулезностью к деталям, Ганеман затем указывает, что после того как врач заканчивает записывать эти подробности, он должен "отметить, что он сам наблюдает у пациента", и понять, "какая часть всего этого присуща пациенту в здоровом состоянии". Он добавляет, что когда "совокупность симптомов" точно очерчена, наиболее сложная часть задачи выполнена.

Чтобы понять идеи Ганемана, его методы и что-то о его личности, которая стоит за всем этим и неизменно проявляется в его трудах, необходимо посмотреть внимательно на изложение им дальнейших специфических деталей в его самой важной книге. Он подробно обсуждает "исследование патогенетической силы лекарств, для того чтобы доктор, вызванный к пациенту, был в состоянии выбрать одно из них (по закону подобия)". И он комментирует: "Ни один врач в течение предыдущих двадцати пяти сотен лет, кроме великого и бессмертного Альбрехта фон Галлера, не думал об этом столь естественном, абсолютно необходимом и единственно подлинном способе испытания лекарств". Затем он пользуется случаем упомянуть обнаруженный им принцип первичного действия и противоположного вторичного действия лекарств — принцип, который был вновь открыт врачами нашего времени под названием терапии раздражающими веществами. Следующий рассматриваемый предмет — наиболее подходящее применение искусственных болезнетворных сил (лекарств), чистые эффекты которых были испытаны на здоровых лицах, для того чтобы провести гомеопатическое лечение естественной болезни. При выборе подобного лекарства Ганеман советовал: "Врач должен уделять внимание предпочтительно и почти исключительно более заметным, специфическим и своеобразным (характерным) признакам болезни". Он также ссылается на явление "первичного ухудшения", которое вновь играет важную и признанную роль в современной терапии. "Гомеопатическое лекарство, — пишет он, — имеет обыкновение производить сразу же после приема менее благоприятное состояние, которое настолько похоже на первичную болезнь, что пациент предполагает, что первоначальная болезнь ухудшилась".

В последующих разделах Ганеман обсуждает "меры, которые должны быть приняты в отношении основных различий болезней при гомеопатическом лечении". Особое внимание он уделяет случаям, в которых "местная болезнь" делает необходимым негомеопатическое лечение:

Лечение этих заболеваний по праву относится к хирургии, поскольку необходимо оказать механическую помощь пострадавшим частям: среди этого можно выделить вправление вывихов, наложение на раны повязок, удаление... инородных веществ, открытие полости, обеспечение эвакуации истечений, репозицию концов сломанной кости и консолидацию перелома с помощью подходящей повязки и так далее... Но это очень отличается от тех "местных недугов", которые имеют свой источник во внутренней болезни. Внешняя болезнь (которая не была вызвана внешним насилием) не может возникнуть без какой-то внутренней причины! Так тесно объединены все части организма, чтобы сформировать в ощущениях и функциях неразрывное целое... Все истинное медикаментозное лечение болезни, которое поражает внешние части тела, даже если было вызвано небольшим ущербом извне, должно быть направлено, следовательно, на целое — к уничтожению и излечению общего недуга с помощью внутренних лекарств, если есть желание, чтобы лечение было разумным, безопасным, эффективным и радикальным.

Итак, мы имеем тот же процесс идей, как и тот, который после победы над механическим мышлением предшествующих двух десятилетий изменил дерматологию, теорию инфекционных заболеваний, лечение рака и туберкулеза и до сих пор продолжает развиваться революционным путем. Это прежде всего современное учение о "совокупности", возродившееся в биологии как "патология человека" и "исследование конституции" благодаря работам Дриша, а в психологии благодаря школе "Гештальт-доктрины" (Kёлера и Вертгеймера), хотя в большинстве случаев интересующиеся лица не цитируют исторические материалы и даже, по-видимому, не знают, откуда те берутся.

Последняя часть "Органона" содержит очень подробные указания относительно "лекарств и способа их применения, а также способа жизни, который необходимо соблюдать". Здесь д-р Ганеман делает специальные предостережения против преждевременного повторения доз:

До тех пор пока прогрессивное улучшение от принятой дозы продолжается, нужно по крайней мере отметить, что... действие лекарства еще не прекратилось и, следовательно, никакое другое лекарство не должно быть прописано... Даже лекарство, которое произвело очень полезный эффект, только усугубит болезненное состояние пациента, если повторить его до того, как улучшение полностью прекратится. Это было бы нападением в неподходящий момент, которое разрушает уже полученный хороший эффект...

Вещества, происходящие из животного и растительного царств, являются самыми лекарственными в их необработанном состоянии... Мы овладеваем самым сложным и уверенным образом силами местных растений, а также такими, какие могут быть сохранены в свежем состоянии путем немедленного смешивания их свежевыжатых соков с равными частями винного спирта...

Ни в каких случаях не требуется одновременное назначение более одного простого лекарственного вещества...

То, подходит ли лекарство... зависит не только от его точного гомеопатического отбора, но также от правильного размера или, скорее, малости дозы... Здесь возникает вопрос: какова наиболее подходящая степень малости? Только чистый эксперимент, тщательное наблюдение и точный опыт могут определить это... Дозы всех гомеопатических лекарств без исключения должны быть уменьшены до такой степени, что они будут возбуждать после их приема едва ощутимое гомеопатическое обострение, независимо от того, как далеко может пойти уменьшение дозы или насколько невероятным это может казаться для обычных врачей с их материальными идеями; их пустые речи должны быть заглушены авторитетным мнением непогрешимого опыта.

Действие дозы, кроме того, не уменьшается в прямом отношении к материальному лекарственному содержимому разведений, используемых в гомеопатической практике. Восемь капель настойки не производят четырехкратный эффект двух капель, но только вдвое больший эффект, чем меньшее количество... Чем больше количество назначенного лекарства, тем больше уменьшается его эффект. Но уменьшение дозы, существенной для гомеопатического применения, будет также способствовать уменьшению ее объема. Если мы желаем достичь очень слабого воздействия, удобнее всего использовать маленькие сахарные крупинки размером с маковое зерно, которые, пропитанные лекарством, поглощают около сотой части капли.

Все здесь зависит от вида используемого разведения. Ганеман говорит, что "действие лекарств в жидкой форме на живое человеческое тело происходит таким проникающим образом, распространяется... с такой невообразимой быстротой и так универсально через все части живого организма, что это действие можно назвать почти духовным (динамическим)". По поводу конкретных воздействий на тело он добавляет, что "помимо желудка, все слизистые оболочки — язык, кишечная оболочка и т. д., наиболее восприимчивы к лекарственным влияниям".

Автор "Органона" посвятил заключительные параграфы реабилитации месмеризма. Эту "целительную силу, часто так глупо отрицаемую, — как он о ней пишет, — этот животный магнетизм, который так сильно отличается по своей природе от всех других терапевтических средств", он признавал безоговорочно. Ганеман, следует сказать, засвидетельствовал сенсационное излечение фрейлейн Парадиз все еще полностью не понятой силой гипноза. Это произошло в Вене в 1777 году, когда Самуэлю Ганеману было двадцать два года и он находился в начале своей медицинской карьеры.

В "Органоне" гомеопатические идеи не были доведены до полного завершения. В ранних изданиях "Органона" совершенно не упоминалось о тех "потенциях", которые посторонние люди считают столь характерными для гомеопатии (высокие разведения по-прежнему вызывают бурное возмущение). Концепция "лекарственной потенции" впервые появилась в 1827 году в шестом томе "Чистой Материи медики" Ганемана. Тем не менее мы можем сказать, что учение Ганемана нашло свою обдуманную и в конечном счете верную форму в "Органоне", который содержит зародыши всех будущих разработок, а также все будущие ошибки.

Тот, кто знаком с "Органоном", знаком также с духом гомеопатии. Прежде всего, эта книга раскрывает огромные трудности гомеопатического лечения и демонстрирует непревзойденную конструкцию из отличного медицинского опыта и интуиции. Человек, который ничего не понимает в этом учении, может практиковать гомеопатию как шарлатан с большей легкостью, чем это возможно в узких рамках "школьной" медицины, и такая возможность часто и широко используется. Точно так же легко понять инстинктивное отвращение врача к методам, которые требуют такой непрерывной кропотливой деятельности. Боевой дух Ганемана, диктат его совести и его преданность исцелению должны отражаться в каждом хорошем последователе этого учения...

На самом деле трудно найти какую-либо научную работу, опубликованную в начале девятнадцатого века, которая содержит так много истин (часто высказанных неосознанно), как эта уникальная книга. В дополнительных параграфах и примечаниях раскрывается интуиция, которая постепенно доходит до нас лишь по истечению более чем ста лет. Удивительно, как эти истины безошибочно прорастают из недоразвитости закоснелых современных взглядов и тенденций.

Ганеман смотрел на все независимым вневременным взглядом, но он был вынужден говорить и выражать себя на языке, на котором говорили окружающие. Огромное количество самых необходимых физических и физиологических концепций по-прежнему отсутствовали. Закон сохранения энергии еще не был открыт. Поэтому Ганеман был вынужден взять на вооружение "динамическую" концепцию очень подозрительных натурфилософов, чтобы избежать опасности того, что усилившиеся эффекты, которые он наблюдал в гомеопатических лекарствах, будут приписаны простому волшебству. Точно так же первые обнаруженные факты коллоидной химии были завуалированы в заоблачных абстракциях Шеллинга, "философа медицины". "Динамическая" идея, предполагающая странную нематериальную "духоподобную" функцию, удовлетворила медицинскую науку, которая начала разочаровываться (по крайней мере ее самые передовые умы) в идеях "атомного" материального мира гуморальных патологов.

Ганеман уже знал, что "хотя теоретики могут вообразить, что наблюдают ослабление действия дозы лекарства при ее разбавлении большим количеством жидкости, опыт утверждает в точности обратное во всех случаях гомеопатического применения лекарств".

Шеллинг говорил о бесконечной делимости материи. Чем невесомей становилось вещество при разбавлении, тем чище и эффективней могли быть его "духоподобная" и "динамическая" функции. Ганеман обнаружил возросшую силу встряхиваемых или растираемых лекарств, что составляет основу гомеопатических препаратов; позже он назвал эти увеличенные силы потенциями или динамизациями. Терминология Шеллинга давала Ганеману связь с современной мыслью и способствовала формированию гипотезы для его опытов. Но гипотезу, однако, он должен был презирать. Как мало удовлетворения он нашел в ней, можно догадаться из написанного им в 1827 году: "Как жаль, что ни в одном языке нет подходящего слова для описания этого достижения!"

Так была построена башня из параграфов "Органона". Как отмечал Бир через сто пятнадцать лет, "легко найти в нем высшую мудрость и величайшую глупость, в зависимости от расположения читателя и его точки зрения".

Ганеман отважился быть и мудрым, и глупым. Для него мудрость и глупость были сестрами. Он был полон решимости обновить и реорганизовать искусство исцеления. Он держал истину в руках. Возврата назад не было.

Революционер в возрасте пятидесяти пяти лет с девятью детьми привлекал внимание своих соседей и современников. Над хорошо скроенным черным пальто и белым шелковым шарфом глаза Ганемана, контролирующие и всегда вопрошающие, смотрели на мир с олимпийской самоуверенностью, его увеличившийся из-за лысины лоб был обрамлен на висках уже ставшими белоснежными волосами. Генриетта превратилась в своего рода важного тайного советника, отвечающего за его дом. По вечерам, когда работа была закончена, большой кружок дочерей Ганемана объединялся в семейный оркестр. Самая старшая дочь, "маленькая Генриетта", была замужем за Питером Фёрстером из Гросслеммигена, а сын Фридрих в течение последних двух лет изучал медицину в Лейпциге.

Ганеман надеялся, что "Органон" откроет все чересчур плотно запертые двери гильдии медицины. Но в целом результаты были жалкими. Многие по-прежнему отворачивались от него. И хотя его работа кое-где нашла слабое одобрение, это само по себе казалось еще более обескураживающим, чем буря возбужденного негодования, которого было достаточно. Люди слишком привыкли к мании систем. Было легко и удобно практиковать в направлении, проложенном д-ром Джоном Брауном, но Ганеман был эксцентричным и трудным для подражания. Он требовал начисто порвать со всем. Его сторонники должны были научиться всему с начала, как это сделал он сам. Он ломал хребет прежних знаний ученика и его уверенность в себе, прежде чем принимал его. Его методом набора учеников были издевательство и презрение. Его резкая манера выражаться по поводу аллопатов, которых он ненавидел, приводила к решению заняться гомеопатией гораздо чаще, чем практическое признание его заслуг; такое решение непременно возвышалось до статуса морального. Таким образом, с самого начала гомеопатия оказалась под ложным и опасным подозрением в том, что она является сектой.

Педагогическим идеалом Ганемана была дисциплина. У тех, кто встал на его сторону, жизнь была нелегка. Он был не мучеником, а борцом, не преследуемым, а преследователем. Но вокруг него должны были находиться мученики. Генриетта, которая стала суровой и жестокой, с неукротимой бдительной силой защищала его от вторжений повседневного мира, а повседневный мир, который был ее собственной крепостью, становился все более серым, более ожесточенным, более непроницаемым, и Генриетта вызывала отвращение и уважение. Дети, инструменты своего отца, самая образованная группа цыган, когда-либо существовавшая, были измотаны беспрестанными переездами на протяжении всей своей жизни и с юности познали унылый страх перед бездомностью. Ученики вынуждены были примириться с преследованиями и разделить унижения, которые Ганеман сознательно навлек на себя и часто к тому же сам провоцировал своими бесконтрольными нападками.

Ганеман знал все опасности дружбы и любви. Привязанность превращается в оковы. Минутная нежность или мягкость могут потребовать пожизненного искупления. Настоящим врагом был тот, кто сидел за круглым столом в гостиной. Страх за слезы жены, тревога за бессонную ночь ребенка, беспокойство из-за проблем друзей — все это могло погубить человека...

Так же как Лютер в Торгауских статьях подготовил тезисы Аугсбургского исповедания², ганемановский торгауский "Органон" превратился в confessio medicinalis (лат. врачебную исповедь. — Прим. перев.). Но с самого начала Ганеман был вынужден защищать свое учение от своих же учеников, которые в некоторых отношениях стали его худшими врагами. Горы сплетен громоздились вокруг них; из года в год бессмысленная атмосфера раздражения сгущалась, пока не вызвала братоубийственную войну всех против всех, которая извне была усилена официальными запретами и судебными разбирательствами. Это развитие событий должно было оказать влияние на решение уже немолодого Ганемана последним мощным усилием вырваться из преследующей его среды.

Во-первых, он пришел к выводу, что Торгау больше не подходит ему. Саксония пугающе втягивалась в гущу мировых событий, поскольку ее мудрый правитель Фридрих Август по милости Наполеона стал королем. В одно мгновение саксонцу пришлось признать себя немцем, но уже в следующее он стал союзником великого императора. Это могло плохо закончиться. Огромный флот на баржах, нагруженных камнем и строительными материалами, пришвартовался к берегам Эльбы недалеко от города: по приказу француза Торгау должен был спешно превратиться в сильную крепость.

Ганеман стремился к решительной духовной битве. Он больше не мог выставлять себя дураком, составив юридический кодекс нового научного порядка, на который никто не обращал внимания. За исключением полного злобных нападок поверхностного памфлета, который Беккер опубликовал в "Анналах"³, не было слышно никаких комментариев по поводу этой монументальной работы Ганемана. Прежде всего, никто не был готов поставить вопрос относительно верности гомеопатии на основе практических испытаний ценности доктрины.

Очень хорошо, тогда... Так как люди не читали, что он написал, их нужно было заставить услышать его голос. Если студенты не слышали изложения его выводов и экспериментов в лекционных аудиториях университетов, тогда по крайней мере массы людей, гуляя по улицам, вынуждены будет увидеть пациентов, которых он вылечил... Итак, сделав несколько запросов, он решил основать медицинский институт в Лейпциге, где будет обучать доктринам "Органона" и реализовывать его принципы в практическом лечении больных.

Так Ганеман в третий раз отправился в Лейпциг⁴.

Всю свою жизнь он был так или иначе связан с этим городом, который был полон для него ангелами и дьяволами. Будучи молодым студентом, он разочаровался в медицинском факультете, который был слишком учен, чтобы иметь хотя бы одну госпитальную койку. Он вернулся сюда как человек, как врач, ушедший от практики, потому что его измученная и отчаянная совесть заставила его избегать контакта со всеми больными. Теперь в почти пятьдесят шесть лет он в последний раз прибыл в город ярмарок и обучения, город цифр, коммерческих сделок, торгового бума, трезвого бизнеса и возвышенной музыки. Теперь он был не с пустыми руками и не колебался, он крепко держал в руках свой "Органон", который должен был стать оружием завоевателя.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА

¹ После 1-го издания "Органона" в 1810 году последовали 2-е (1819), 3-е (1824), 4-е (1829), 5-е (1833) и 6-е (закончено в декабре 1842 года, издано в 1920 году). "В 1819 году появилось 2-е издание 'Органона' под названием 'Органон врачебного искусства'. В предисловии Ганеман несколько раз заявлял, что его предметом является 'искусство исцеления', а под 'истинным искусством исцеления' подразумевалась 'чистая наука эксперимента'... Термин 'рациональный', занимающий столь видное место в 1-м издании, был теперь последовательно удален из всей книги, за исключением одной сноски, где он использовался для осуждения ошибок старой 'рациональной' школы (§ 6). Этот остракизм термина 'рациональный' был сохранен во всех последующих изданиях 'Органона'" (Й. Шмидт "Двухсотлетие 'Органона медицины' — сравнительный взгляд на шесть его изданий (1810—1842)")
² Торгауские статьи (введение и десять статей) были написаны в 1530 году Мартином Лютером, Филиппом Меланхтоном и Юстусом Ионасом. Вместе с Швабахскими статьями вошли в Аугсбургское исповедание.
³ Первая критическая работа об "Органоне" была опубликована проф. А. Ф. Геккером (см. о нем прим. 3 гл. 10 настоящей книги) в июле 1810 года в "Annalen der gesammten Medicin", Bd. II. S. 31–75 и S. 193–256. Ганеман не ответил на эту критику, но в 1811 году свет увидело 228-страничное сочинение "Опровержение нападок Геккера на 'Органон'", автором которого был указан 24-летний сын Ганемана Фридрих, но в действительности несомненно был сам Самуэль Ганеман. Книга оказалась неудачной, не вызвала интереса публики и не способствовала пропаганде идей "Органона". Подробнее см. Haehl R. Samuel Hahnemann. His Life & Work. B. Jain Publishers, Reprint. ed., 1995, vol. I, pp. 89–91.
⁴ Ганеман вместе с семьей переселился в Лейпциг в самом конце августа или первых числах сентября 1811 года.

 ГЛАВА Х    ОГЛАВЛЕНИЕ   ГЛАВА XII