Д-р Николай Боянус (Москва)

Опыты над больными в клиниках и больницах


Вестник гомеопатической медицины, 1900, № 5, стр. 129–135
Боянус Николай Карлович (1853—?) — московский гомеопат, старший сын "отца русской гомеопатии" д-ра Карла Боянуса-ст., председатель Московского общества последователей гомеопатии в 1895—1912 гг.




Все чаще и чаще появляются в печати сообщения о преступных опытах над больными в клиниках и жалобы на подобное бесцеремонное обращение с людьми, доверившимися врачам излечения ради. В ретивых поисках за новыми целебными средствами врачи и профессора (конечно, аллопаты) позволяют себе нередко такие опыты над вверенными им больными, что их иначе как преступными назвать нельзя.

К печальному и зловещему списку подобных деяний некоторых аллопатов, сообщенному в прошлом номере "Вестника гомеопатической медицины", присовокупляем еще один, недавно произошедший во Львове в клинике проф. Korczynsk'оro. Последним было дано поручение д-ру Schmidt'y впрыснуть трем женщинам, страдавшим размягчением костей, сильный яд колхицин под кожу, дабы испытать, не удастся ли им излечить эту болезнь. Результат был крайне плачевный: все три на другой же день умерли, несмотря на все принятые меры. Производится судебное следствие ("Врач", 1900, стр. 451). Неизвестно, была ли это фатальная ошибка в дозировке или же умышленно испробована "героическая" доза, каковыми врачи-аллопаты иногда любят пощеголять. Это покажет будущее1, но, во всяком случае, факт этот настолько прискорбный, что, по справедливому замечанию редактора "Врача", нетрудно представить себе, какое отношение к клиникам вообще подобные факты могут вызывать в обществе.

А как общество начинает уже смотреть на клиники, это показывает помянутая в прошлом номере "Вестника" "история" с известным проф. Neisser'ом в Бреславле, тем самым Нейссером, который прославился открытием гонококков 20 лет тому назад. Мы желали бы еще раз обратить внимание на эту историю и привести более подробно отчет заседания прусской палаты депутатов, происходившего 18-го марта текущего года по сообщению "Berlinеr Tageblatt" от 7 марта. Прения начались запросом депутата v. Pappenheim'a (консерватора) об опытах проф. Нейссера, произведенных им над взрослыми и даже над детьми впрыскиванием сифилитической сыворотки с целью разузнать, достигается ли таким путем невосприимчивость к сифилитическому яду. Это такое тяжкое преступление, говорит v. Pappenheim, что он не находит для него подобающего парламентского выражения. К сожалению, подобные опыты не представляют единичного явления. Ученые мужи циничным образом бахвалятся такими же опытами, инфицируя больных, находящихся на излечении в больницах, между прочим, и фурункулезным ядом. Это неслыханная бесчеловечность, доказывающая полную потерю чувства долга. Вместо того чтобы, как того требует чувство человечности и долга, облегчать больным страдания, их усугубляют разными прививками. Обязанность правительства карать подобные деяния со всей строгостью закона. Между тем происшествия последних лет дают повод думать, что правительство действовало не с достаточной энергией.

В том же духе высказались депутаты разных других партий: Sanger (свободомыслящей народной партии, к которой принадлежит и депутат проф. Вирхов), v. Iagow (консервативной партии), граф Мольтке (свободно-консервативной партии), д-р Sattler (национально-либеральной партии). Bсe они в один голос требуют от правительства принятия немедленных и самых энергичных мер для прекращения таких возмутительных экспериментов над больными, а также гapaнтий, чтобы впредь ничего подобного не происходило.

Правительственный комиссар Althoff отвечает на это, что правительство исполнило свою обязанность и немедленно приняло все меры, как только узнало о преступных опытах проф. Нейссера. Однако ввиду долго продолжающегося следствия, тогда же наряженного против проф. Нейссера, ничего не может предпринять решительного до тех пор пока не кончится и не выяснится это запутанное и обширное дело, требующее массы работы, справок и допросов.

На это депутат Fritzen (центральной партии) замечает, что из заявления правительственного комиссара ясно, что правительство все-таки приняло свои меры слишком поздно и медленно по недостатку надзора за университетами, который, поэтому, необходимо должен быть усилен, дабы подобные вещи не повторялись.

Затем v. Pappenheim снова самым решительным образом порицает преступные эти опыты, упрекает правительство в недостаточной бдительности, удивляется, что оно об этих опытах узнало лишь год спустя, и указывает на другие подобные же случаи, в которых правительство также не принимало надлежащих мер.

Министр народного просвещения Studt крайне сожалеет об этих прискорбных происшествиях, и вполне сочувствовал бы образу действий v. Pappenheim'a, если бы следствие над проф. Нейссером обнаружило его виновность. Но так как оно еще не кончено, то он находит неуместным и преждевременным над подсудимым произносить приговор. Обширность и многосложность его занятий не позволяет ему входить в подробный контроль объемистой медицинской литературы; во всяком случае, впредь будут приняты все миры для предупреждения подобных происшествий.

Депутат проф. Вирхов (свободомыслящей народной партии) в длинной речи указывает на то, что проф. Нейссер далеко не так виноват, как это могло показаться с первого взгляда. На случай этот нельзя смотреть как на единичный, лишенный всякой связи с окружающим миром. Необходимо принять во внимание общее состояние современной экспериментальной медицины вообще и те общие течения, господствующие в ней и увлекающие отдельных личностей. Нужно иметь в виду, что подобные прививки много раз были предпринимаемы раньше, даже в бóльших размерах (в Италии и в Норвегии). Относительно сифилиса, правда, невосприимчивость (иммунизация) этим путем не была достигнута, но оспопрививание дало блистательный результат, поэтому понятна и вполне разумна попытка врачей все вновь и вновь искать способы для охранения человечества от ужасного бича — сифилиса (сифилизации). Вся беда Нейссера заключалась в том, что он, как гласит обвинительный акт, позволил себе сделать прививки сифилиса над несколькими лицами, не испросивши у них предварительно на то разрешение. Ведь делались же массовые прививки туберкулином несколько лет тому назад в Берлине, куда стекались чахоточные со всего света, и никто ничего не имел против этого, потому что больные сами того желали. Делают же, затем, безнаказанно, всевозможные опыты над людьми, и притом самыми разнообразными веществами, так называемые природные врачи (Naturärzte), которые притом даже и не медики. Этим, конечно, нельзя извинять проф. Нейссера, но это лишь доказывает, что опыты над людьми и животными неизбежны, они служат рациональным основанием всякого научного метода. Серотерапия абсолютно немыслима без экспериментов над животными. По этому правилу поступают даже простолюдины и пастухи наши — свои опыты и наблюдения над животными они применяют и к людям. И что же тут дурного или преступного, если применять наблюдения, добытые этим путем над животными, и к людям? Это путь неизбежный. Если встречаются единичные злоупотребления, то в этом, конечно, нельзя винить всю современную медицину. Тут необходим контроль, а злоупотребления следует карать со всей строгостью закона. Однако нелегко определить абсолютную границу дозволяемости подобных опытов. Тут лучшей гарантией служит добросовестность врачей. Не следует, впрочем, думать, чтобы над всеми подобными опытами не было контроля. Он существует. Bсe могли в этом убедиться, всматриваясь в историю с прививкой туберкулина. Контроль этот фактически существует в лице печати и многих научных всемирных съездов, на которых, конечно, разбираются и вопросы о границах дозволяемости подобных опытов и о безопасности публики. Этим путем со временем будет выработан целый свод медицинской этики, который обещает гораздо больше гарантий для публики, чем полицейский надзор за университетами, могущий привести к таким же результатам, как постановления мирной конференции в Гааге. Больше гарантий он обещает потому, что все, исходящее из внутренних убеждений человека в сфере этики, гораздо действеннее насильственных полицейских мер.

Эта длинная и продолжительная речь знаменитого патолога со всеми ее доводами далеко не убедила палату в правоте защищаемой им точки зрения. Напротив, депутат v. Sedlitz (свободно-консервативной партии) тотчас же заявил, что нельзя терпеть, чтобы подобные опыты производились университетскими преподавателями. Из объяснений же правительственного комиссара явствует чрезвычайная медлительность предпринятых мер. Уже одно то обстоятельство, что министр так поздно узнал о бреславльских происшествиях, доказывает, что в организации министерства не все обстоит благополучно, и на это необходимо обратить серьезное внимание.

На этом закончились прения по этому предмету. Они ясно доказывают, как глубоко возмущено общественное мнение опытами проф. Нейссера и с какой энергией оно протестует против общего течения в господствующей медицине, потворствующего подобным экспериментам над злосчастными больными. Малоубедительные доводы профессора Вирхова не могли, конечно, успокоить взволнованных умов. На самом деле, не силен тот хваленый контроль печати и всемирных медицинских, съездов, на который указывает Вирхов, если опыты, подобные нейссеровским, совершенно безнаказанно проделываются над больными целым рядом врачей, доцентов и других представителей господствующей медицины в разных клиниках и больницах, всемирные съезды врачей повторяются чуть ли не ежегодно, тогда как о пресловутом своде врачебной этики, долженствующем заменить правительственный надзор, что-то ничего не слышно.

ПРИМЕЧАНИЕ

1 В настоящее время имеются уже более подробные сведения по этому поводу (см. "Врач", № 16, 511). Доза впрыснутого колхицина была 0,003 грамма (1/20 грана). Все 3 умершие жаловались после впрыскивания на сильное жжение во рту, жестокую жажду, тошноту, боли в животе и задержание мочи. У всех была также синюха лица, упадок сердечной деятельности и затрудненное дыхание. Одна из умерших была беременна. Интересно заключение врачей, производивших вскрытиe умерших. По их мнению, "связи между смертью и впрыскиванием колхицина не было, так как у одной умершей найдено было затяжное воспаление брюшины, у другой признаки фосфорного отравления, а у 3-й какие-то другие изменения"... Обычная, оказывается, история: больные в руках аллопатов погибают лишь по собственному своему желанию и собственной вине. — Ред.


От ред. Приведенная выше речь главаря современной аллопатической медицины проф. Вирхова свидетельствует наглядно о полной растерянности мысли великого ученого перед поставленным ему обществом на разрешение вопросом о ненормальном положении академической медицины. Упование его на какие-то кодексы врачебной этики, долженствующее определять врачу "границу дозволяемости" врачебных его мероприятий на больном, есть чистая бессмыслица, потому что весь кодекс врачебной этики насчет отношения врача к его больному хорошо определен и исчерпывается тремя словами: "помогать, не вредя". Точно так же несостоятельна мысль Вирхова о "недобросовестности" со стороны врачей в производстве своих опытов, оказывающихся в результате преступными. Проф. Нейссер, напротив, ничуть не преступнее в своем научном образе мыслей, чем сам проф. Вирхов. Оба они одинаковые по добросовестности своих внутренних стремлений и побуждений представители медицины с той лишь разницей, что проф. Вирхову рок судил разрабатывать медицину над бездыханными трупами и безответным лабораторно-кабинетным материалом, а проф. Нейссер живет в клинике среди живых людей, могущих ясно и резко реагировать на производимые над ними опыты. И тот, и другой — представители одного направления медицины, и в этом именно направлении вся суть и вся причина дела, как это, впрочем, хорошо видно из речи самого же проф. Вирхова. В чем же слабая сторона того направления медицины, которое приводит к ее несостоятельности на практике? Исключительно в односторонности положенных в основании его воззрений, в воспитании врачей на односторонних догматах школы. О степени такой односторонней дрессировки врачебного мышления очень хорошо может свидетельствовать приведенное выше в примечании сообщение о врачебной экспертизе по поводу трех подряд смертей в клинике проф. Корчинского, последовавших после впрыскивания колхицина. Врачи-эксперты не допускают и мысли о виновности врачей в данном случае. Причиной смерти, по заключению экспертов, оказываются сами больные, представляющие собой лишь недоброкачественный материал для применения на нем колхицина... И только. Даже ни одного смягчающего обстоятельства в пользу этого поплатившегося жизнью материала за счет экспериментатора врача, его "добросовестности", "осмотрительности", его сознания "границы дозволяемости" и т. п. в проделанном им роковом опыте. Ничто подобное не приходит в голову врачебной экспертизе, ибо она глубоко убеждена, что опыт производился вполне согласно общепринятой в школе научной выучке, а, следовательно, был вполне безукоризнен в смысле школьно-научной правильности. Нет никакого сомнения, что если бы и г-да эксперты и предмет их экспертизы, врач-экспериментатор, были более всесторонне ознакомлены с медицинскими учениями не одной только своей аллопатической школы, но и с учениями медицины гомеопатической, то не имели бы места ни одностороннее заключение экспертизы по делу, ни даже само дело, так как впрыскивание больным сильного яда — колхицина, в большой дозе и с целью лишь посмотреть, что из этого выйдет, совершенно немыслимо при знакомстве с учением Ганемана и принципами его лечебной методы. Таким образом, разрешение вопроса о критическом состоянии современной медицины если и требует выработки какого-нибудь "этического кодекса" для медиков, то такого именно, который упразднил бы в медицинских школах систему воспитания врачебной мысли в исключительности односторонних учений и догматов существующей аллопатической медицины. Школа не должна и не имеет права быть исключительной в спорных еще вопросах науки. Она не должна и не имеет права внушать убеждения в непогрешимости одного какого-нибудь догмата и предубеждение к учению иному. Исключая возможность всестороннего знакомства с делом, втискивая врачебную мысль в определенные дрессировочно-учебные коридоры, такая медицинская школа только случайно может привести своих воспитанников к истине; в большинстве же случаев приведет куда-нибудь в глухой угол, к неудачам и несостоятельности на практике. В таком глухом углу находится в настоящее время господствующая медицина, тщательно закрывающая глаза воспитываемых ею врачей на не признаваемую ею гомеопатическую медицину, как на ересь, невежество, заблуждение и т. п., и теперь совершенно недоумевающая, откуда и почему на нее валится напасть общественного осуждения и как оправдываться в таком критическом случае перед обществом: сваливая ли вину на "невежество" этого общества и на его неспособность понимать высокие задачи экспериментального направления современной науки, или на недостаток особенных еще медико-этических кодексов и контрольных уставов, могущих упорядочивать внутренние помыслы и побуждения отдельных ее представителей.