Милостивые государыни и милостивые государи, мне остается лишь дополнить несколькими штрихами то, о чем говорил доктор Бразоль. Мы присутствуем при весьма важном историческом явлении: при постепенном превращении России в государство правовое. То, что несколько лет тому назад казалось несбыточным, о чем нельзя было громко говорить, ныне, я не скажу стало, но уже становится достоянием всего русского народа.

Подразумеваю господство права.

В государственной жизни нашей закон постепенно заменяет прежнее административное усмотрение, иногда милостивое, но непостоянное, неодинаковое и поэтому несправедливое.

Если возьмем І том Свода законов Российской империи, нашу Magna Charta libertatum (лат. Великая хартия вольностей. — Прим. авт. сайта), то там найдете положение. что "Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке" (ст. 84), т. е. признанных обязательными Государственной Думой, Государственным Советом и утвержденных Высочайшей властью.

Но было бы ошибочно думать, что утверждения Высочайшей власти удостаиваются лишь самые важные, самые громкие нормы народной или государственной жизни. Нисколько. Есть, например, новые законы о детях, узаконенных и усыновленных (ст. 144¹ и след. ст. 145 и след. Зак. Гражд.). Вот знаменитый закон об уравнении в правах наследования женщин наравне с мужчинами (ст. 1128 Зак. Гр. в редакции закона 3 июня 1912 г.). Вот закон о местном суде 15 июня 1912 г. Но эти важные и громкие законы в равной мере удостаиваются Высочайшего утверждения, как и закон о работе малолетних на фабриках, как закон о продаже швейных и др. машин, орудий, инструментов и вообще движимого имущества в рассрочку (ст. 1509¹ и след. тех же Гражд. Зак. прод. 1906 г.).

Все эти законы одинаково утверждены в установленном порядке или прошли через законодательные палаты.

Почему это так?

Потому что в народной жизни как и в живом организме нет и не может быть органов маловажных, функций, недостойных внимания. Если только вопрос затрагивает интересы не только тысяч или сотен, но даже десятков граждан, он важен, и законодатель обращает на него свое высокое внимание.

Поэтому нельзя согласиться с мнением министра внутренних дел, изложенным в его записке к новому проекту Фармацевтического устава, где говорится, что для лечения по "так называемой" гомеопатической системе создавать особые нормы закона представляется совершенно излишним; что это не оправдывалось бы и государственными соображениями о значении закона вообще, признанного нормировать только действительно важные положения и удовлетворять жизненным интересам; что в данном случае требуется, напротив, умолчание закона. Это основное положение мнения министерства противоречит науке права и всей нашей законодательной системе. Оно противоречит и историческому стремлению нашего народа ввести во все области своей жизни порядок, равное и для всех обязательное исполнение установленного правила.

Это стремление именуется в науке законом развития общественно-правового порядка. Оно присуще не только нашему, но всем культурным народам мира, и составляет в такой же мере необходимое условие их существования, как воздух и солнце.

Исключение хотят сделать лишь для гомеопатии.

Во всем остальном мы идем от низшего порядка к высшему, от усмотрения начальства к закону; в области гомеопатии хотят дать обратный ход истории — пойти назад к дореформенными временам.

Но ведь и в дореформенное время в этой области имелся закон; у этого закона есть даже своя история.

Первый закон о лечении по гомеопатической системе появился в виде Высочайше утвержденного положения Комитета министров 26 сент. 1833 года. В нем говорится о наблюдении за этим лечением, об учреждении двух центральных аптек в С.-Петербурге и Москве и о провинциальных аптеках.

Закон этот дополнен был 18 декабря 1845 года, между прочим, положениями, составляющими теперешние ст. 4 и 5 закона, ныне действующего; в таком виде он стал приложением к ст. 25 Уст. Врачебн. изд. 1905 года и, таким образом, гомеопатия в продолжение четырех царствований пользуется защитой закона.

В сказанном приложении говорится, между прочим, что лекарства сухие именуются pulvis 1, 2 и 3; что лекарства жидкие именуются essentia или tinctura тоже 1, 2 и 3; но в ст. 4, 5 и других закона не сказано, как приготовить эти лекарства, как их хранить и как с ними обращаться.

Эти действия требуют специалистов, которых в обыкновенных аптеках, заваленных своей работой и своими лекарствами совершенно иного характера, нет и быть не может.

По этой причине хотя в ст. 10 приложения и значится, что врачам не воспрещается выписывать гомеопатические лекарства и из аллопатических аптек, но это правило на практике не применяется — оно умерло вследствие явления, именуемого юриспруденцией "desuetudo" (лат. утрата привычки, бездействие. — Прим. авт. сайта).

Существующий закон при всех его недостатках объективен, беспристрастен и равен для всех. Он именует гомеопатический способ лечения его именем, а лечение противоположной школы называет аллопатическим.

Не так поступает проект.

Он не допускает, что могут быть два мнения об одном предмете. Он не делит лечение на аллопатическое и гомеопатическое. Он не признает даже права существования гомеопатии как научной системы. Проект говорит, что есть "так называемые" гомеопатические средства; лекарства столь сомнительного свойства, что с них довольно, если продажу их разрешить в обыкновенных аптеках в инструкционном порядке.

От существующего закона с его историческим развитием, с его рядом статей, не останется ни следа.

Закон хотят заменить инструкцией.

В виде смягчения решительного удара соображения Министерства говорят о том, что существующие уже аптеки могут быть оставлены в таком виде и далее, но записка министра забывает прибавить, что аптеки эти могут быть и закрыты тоже в инструкционном порядке. Все то, что не находится под защитой закона, зависит от благоусмотрения администрации.

Говорится, что распоряжение сделает центральная власть. Да, но ведь центральная власть действует на основании доношений местных органов. Становой пристав какого нибудь отдаленного степного уезда донесет в порядке подчиненности, что действие такой-то гомеопатической аптеки вредно, так как она подрывает земскую или городскую. Местный мелкий или крупный администратор найдет нужным обезопасить население от бесполезного, а следовательно, "вредного" лечения, и центральная власть сделает краткое на четвертушке бумаги распоряжение о закрытии или упразднении того, что так неудобно или стеснительно.

Юридическая наука не может примириться с таким положением. Юристы считают закон щитом и ограждением против неправды и притеснения. Народ в своем сознании должен ценить закон как самое дорогое свое достояние.

Законоведение как наука толерантно к чужому мнению. Оно столько видело научных систем, столько слышало мнений, что привыкло к ним прислушиваться с одинаковым вниманием. Оно знает, что сегодня господствует одна теория, а завтра будет другая; что в медицине одни говорят "contraria contrariis curentur" с таким же правом, с каким другие утверждают "similia similibus curentur", как говорил Ганеман.

Будущее решит, кто прав.

Но мы ищем истины, и искание это законно. Если нас поставят вне закона, это будет равносильно запрещению.

Мы не просим ничего нового. Мы желаем того же, что уже было и существует ныне с некоторыми лишь улучшениями. Мы желаем, чтобы был закон, ограждающий нас так же, как он ограждает других граждан. Мы желаем, чтобы этот закон одинаково был обязателен для всех: для простого носильщика и для министра. (Аплодисменты.)