— 68 —

5) Каждый гомеопатический врач обязан выписывать лекарства из гомеопатической аптеки, коль скоро таковая в месте его пребывания находится, и не иначе как по рецептам за собственным его подписанием. Из сего правила изъемлятся только случаи не терпящие отлагательства или требующие скорого подавания помощи больным. В сих случаях дозволяется врачам давать больным свои лекарства, которых небольшой запас могут они иметь, выписывая оный из Центральной гомеопатической аптеки. Равно допускается сие в местечках и селениях удаленных от аптек на большое расстояние. Но при отпуске больным собственного лекарства гомеопатический врач должен соблюдать следующие правила:

а) Означить на печатном листе, имеющем особенный штемпель, как прием даваемого лекарства, так и самое число, когда оное назначено. На сем же листе должны быть ясно и правильно написаны на латинском языке главнейшие припадки болезни, самое лекарство, даваемое больному, чин и фамилия его и подпись врача. При каждом посещении больного врач обязан отметить в сем скорбном листе перемены, случившиеся с больным, и в случае назначения нового лекарства обозначить оное. Лист сей должен оставаться в руках больного, дабы при перемене можно было видеть, какое ему пред тем было даваемо.

6) Лекарства из собственной аптеки гомеопатического врача должны быть отпускаемы вдвойне, в двух пакетцах, запечатанных печатью гомеопатического врача, с означением имени больного, числа, месяца, № выставленного на печатном скорбном листе и собственноручной подписи врача. Оба пакетца с лекарством отдаются больному или его ближним. Один из них принимается больным, а другой остается нераспечатанным. Сиe делается на тот конец, дабы в случае внезапных каких-либо неблагоприятных припадков, или и самой смерти больного во время употребления им гомеопатическим лекарств, медицинское начальство могло произвести по сему предмету следствие и в присутствии

— 69 —

обвиняемого врача рассмотреть скорбный печатный лист, в коем обозначено лекарство, а потом вскрыть самый пакет с лекарством, остающийся у больного без употребления, подвергнуть оное химическому исследованию и на том, что по оному окажется, основать надлежащее заключение.

Примечание. Не воспрещается врачам выписывать гомеопатические лекарства и из аллопатических аптек, если они того пожелают, и если в тех аптеках приготовляются сии лекарства.

6) В рассуждении изготовления и отпуска гомеопатических лекарств в аптеках как гомеопатических, так и прочих, правила установленные на сей предмет в статьях 250–263, в равной силе распространяются и на гомеопатические, притом управляющие аптеками при отпуске лекарств по гомеопатическим рецептам должны оказывать ту же самую готовность, точность и совестность, какие требуются от них существующими законами и самым званием¹.

7) Цена гомеопатическим лекарствам определяется в аптекарских таксах (см. приложение к ст. 305)².

8) Отчет о действии гомеопатического лечения и самых успехах оного представлять: в столицах в Физикат и Медицинскую контору, а в губерниях во врачебную управу по истечении каждого месяца, помещая выписки из оных в журнале Министерства внутренних дел.

_______

В приведенном "Положении" особенное внимание обращают на себя пункты 3 и 5.

По первому из них, заведение гомеопатических аптек и управление ими представляется только "экзаменованным" аптекарям и провизорам. Надо полагать, что тут идет речь о лицах, сдавших экзамен в предметах, относящихся к фармации аллопатической, но при чем же тут экзамен, когда фармация аллопатическая

¹ Этот пункт также добавлен 25 марта 1841 г.
² В ст. 305 означена такса гомеопатических лекарств, причем для образца приводятся некоторые рецепты, ясно и неопровержимо доказывающие назначение редакторами того, о чем приняли на себя обязанность говорить, и что им знать надлежало. Taк в этих примерных рецептах видим никогда не допускаемые в гомеопатии произвольные смешения лекарственных веществ, как, например, Scilla 1 дел. с Digitalis 1 же дел., Aсon. 1 с Laurocerasus 1 и проч. Очевидно, что в понятиях редакторов атомистическая тeoрия Maндта (допускающая подобные смешения) и гомеопатия были одно и то же.

— 70 —

и гомеопатическая совершенно различны? Если же "Положение" разумеет экзамен по фармации гомеопатической, то откуда наши аптекаря и провизоры могут приобретать сведения о ней, когда в университетах не говорят о ней ни слова, а если и говорят, то одни нелепости, образчик которых находим в лекции профессора Ч*¹. Но допустим, что какой-нибудь аптекарь или провизор так или иначе приобрел сведения по гомеопатической фармации, — кто же будет экзаменовать его? Не очевидна ли здесь путаница понятий?

Но если в пункте 3 усматриваем неясное понимание того, о чем говорят, то в пункте 5, кроме такой же путаницы, находим еще явное намерение стеснить и затруднить практику гомеопатических врачей. Этот пункт мы разберем подробно, и тогда читатели увидят, насколько в нем логики и справедливости. Гомеопатические врачи обязаны назначать больным лекарства, отсылая их с рецептами в гомеопатические аптеки, но в некоторых случаях дозволяется им давать больным и свои лекарства, небольшой запас которых они могут иметь при себе, выписывая их из Центральной гомеопатической аптеки. Что больные за лекарством должны обращаться в аптеку, это мы понимаем, это давно и справедливо признанная за ними привилегия, но почему врач, выписывая лекарства из тех же аптек (следовательно, не нарушая их привилегии), должен запасаться только небольшим запасом их, тогда как "случаи, требующие скорого подавания помощи" могут требовать многоразличных средств, это остается понятным одним только редакторам "Положения". И потом, что значит небольшой запас? Пять или двадцать, или сорок средств, какой цифрой ограничивается он? Дальше: при отпуске больным собственных лекарств гомеопатический врач должен наблюдать следующее: "Означить на печатном листе, имеющем особенный штемпель, прием даваемого лекарства" и проч. Что это за штемпельные листы, кем они заготовляются: врачом, аптекарем или пациентом? Об этом в "Положении" не говорится ни слова. "На этом листе должны быть ясно и правильно написаны на латинском языке главнейшие припадки болезни" и проч. Не странно ли, что редакторы сомневаются даже в том, что гомеопатический врач может правильно написать несколько строк по-латыни. Иначе к чему эта оговорка? С какой

¹ См. "Журн. С.-Петербургского Общества врачей-гомеопатов" 1876 г. № 7, стр. 214.

— 71 —

целью редакторы сочли нужным ведение скорбных листов? Если для контроля за лечением, то почему же ведение их не обязательно в частной практике аллопатов? Подумали ли они, наконец, насколько удобно оставлять скорбный лист в руках пациента? Следя далее за курьезами 5 пункта, удивляемся и приходим в недоумение — каким процессом мышления редакторы "Положения" могли дойти до смешной, чтоб не сказать больше, мысли о двух пакетцах, в которых гомеопатический врач должен отпускать лекарства, если они из собственной его аптеки. К чему эта стеснительная и вовсе ненужная предосторожность? "Сие делается на тот конец, — поясняют редакторы, — дабы в случае внезапных каких-либо неблагоприятных припадков или и самой смерти больного во время употребления им гомеопатических лекарств, медицинское начальство могло произвести по сему предмету следствие и в присутствии обвиняемого врача рассмотреть скорбный печатный лист, в коем обозначено лекарство, а потом вскрыть самый пакет с лекарством, остающийся у больного без употребления, подвергнуть оное химическому исследованию и на том, что по сему окажется, основать надлежащее заключение". Итак, редакторы думают, что если у больного внезапно окажутся какие-либо неблагоприятные припадки или если последует смерть, то эти явления будут последствиями приема гомеопатического лекарства... Но не сами ли же аллопаты (Зейдлиц) утверждают, что действие гомеопатических средств равняется нулю? Не сами ли члены Медицинского совета в "Заключении" своем, представленном ими в Государственный совет, говорят, что "непостижимо малые приемы гомеопатических лекарств не производят и по ничтожному своему значению никогда не могут производить важных перемен в человеческом теле"? Хороша логика, хороша и добросовестность! Ведь это называется с больной головы, да на здоровую... Кому же в самом деле не приходилось читать публично заявляемых жалоб и протестов на подобные случаи при аллопатическом лечении, т. е. что ухудшение, а иногда и смерть (особенно детей), происходили именно от неразумно прописанного лекарства. Тут по крайней мере есть основание верить возможности подобных случаев, потому что аллопатические дозы далеко не нули; если же такие случаи встречаются нечасто, то благодаря внимательности аптекарей и более основательным познаниям их в химии, чем имеют некоторые врачи. Что сказали бы редакторы "Положения", глядя на рецепт, в котором главными, основными

— 72 —

веществами были прописаны Natrum sulphuricum и Calomel? Лекарство, конечно, не было отпущено...

Рецепт этот долгое время хранился в наших руках как печальный знак учености врача, снабженного от факультета докторским дипломом.

Но пойдем дальше. Гомеопатическое лекарство, остающееся у больного, распечатывается и подвергается химическому исследованию. Неужели же ученым редакторам было неизвестно, что химический анализ не везде применим, по крайней мере неприменим он к тем "непостижимо малым приемам", действие которых равняется "нулю". Присутствие в них лекарственного вещества (в высших делениях) может быть открыто только посредством спектрального анализа, но в 1833 г. он не был еще известен, да если б и был известен — кто же бы стал прилагать его к делу, уж не инспектор ли врачебной управы? О каком же химическом исследовании идет речь тут? Заметьте, что все эти предосторожности против отравления гомеопатическими средствами принимаются лишь в тех случаях, когда врач отпускает лекарства из своей собственной аптеки. Но откуда же у него эти лекарства? Ведь врач обязан выписывать их из Центральной аптеки, почему же последние не обязываются отпускать лекарства также в двух пакетцах? Почему аптекарь пользуется доверием, а врач лишается его? Если последний признаётся способным на умышленное отравление (неумышленно отравить он не может), то к чему другой пакет? Разве не может врач в этом последнем отпустить гомеопатическое средство в "непостижимо малом приеме", а в другом, предназначенном для принятия больным, такое количество яду, какое способно умертвить человека? Какую же гарантию представляют пакетцы против злоумышленности, если допустить ее?

Нельзя не сознаться, что весь 5 пункт "Положения" есть ничто иное, как продукт страха и злобы, порожденных появлением в научном мире новой мысли, нового учения, грозивших низвергнуть старые кумиры с их высоко возносившихся пьедесталов.

Явление не новое... Честная борьба с правдой была не под силу эгоизму, и вот при самом рождении гомеопатии раздается известный в истории крик: "Да распнется! Повинна смерти!.." Чтобы совсем покончить с этим фатальным 5 пунктом, укажем еще на одно обстоятельство, которое по нашему мнению довольно отчетливо характеризирует и дальновидность и нравственные

— 73 —

свойства творцов его. Мысль о возможности отравления больных врачами проводится ими в законодательство в то время, когда еще у всех были на свежей памяти волнения народа в Петербурге и новгородских военных поселениях, вызванных нелепыми толками об отравлении врачами больных.

Вот при каких обстоятельствах и при какой обстановке приходилось гомеопатическим врачам начать свое общественное служение.

Несмотря на всю непривлекательность положения первых наших врачей-гомеопатов после холеры, столь блистательно и с такой очевидностью доказавшей превосходство гомеопатического способа лечения перед аллопатическим, число их стало пополняться новыми лицами, бесповоротно ставшими на сторону новой медицинской школы. Нет сомнения, что это были люди, которые уважали и чтили истину и ставили ее выше всяких житейских расчетов и соображений, ибо в большей части случаев достаточно было открыто заявить себя гомеопатом, чтобы навсегда расстаться с мыслью о государственной службе и обречь себя на нелегкую трудовую жизнь практика.

Из врачей-гомеопатов тридцатых и сороковых годов, занимавшихся практикой в разных местах России, нам известны следующие лица.

В Петербурге — кроме Адама, Триниуса, Шеринга и Германа, о которых мы уже не раз упоминали в нашем очерке, следует сказать о докторе Фейере (Feuer), который, будучи еще студентом Петербургской медико-хирургической академии, познакомился с Германом и тотчас же по окончании курса объявил себя гомеопатом и поступил в гомеопатическое отделение Военно-сухопутного госпиталя, где тогда занимался Герман. Этим же последним были ознакомлены с гомеопатией д-ра Окс (Ochs) и Штендер (Stender). Д-р Арнгольд (Arnhold), приехав из Казани, узнал в Петербурге учение Ганемана, и возвратясь домой, стал лечить по гомеопатическому способу. Д-р Савенко, профессор Петербургской медико-хирургической академии, человек с большими дарованиями, обратился к гомеопатии, изучил ее и стал заниматься практикой¹. Д-р Циммерман (Zimmermann),

¹ О всех вышеупомянутых врачах см. "Журн. гом. лечен." 1863 г., № 6 на стр. 32 и след.

 Стр. 62–67     Стр. 74–79